Кроме того, есть свидетельства о переписке Тимура с французским королем Карлом VI Валуа (1380–1422), также заинтересованном в союзе со среднеазиатским завоевателем, так как генуэзская колония Галата (предместье Константинополя) находилась под его покровительством. В этом письме, известном в персидском подлиннике и в латинском переводе, говорится о желании Тимура поддерживать торговые связи с королем франков путем обмена купеческими караванами.

Другое письмо Тимура, писанное им Карлу VI и известное по латинской копии, извещало французского короля о победе над турецким султаном Баязидом. Ответ Карла VI Тимуру (в латинской версии) полон благодарностей за разгром турок у Анкары и подтверждает согласие французского короля способствовать торговле между Францией и империей Тимура».

С точки зрения традиционных представлений, это что-то невероятное! Как мог бы Тимур напрямую торговать с Францией, даже после разгрома турецкого султана? Да Генуя и Венеция умрут, но этого не допустят, ведь они держат в Малой Азии торговое первенство. И потом, почему прямые переговоры о торговле «кочевник» вел с Францией, а не, например, с Германским императором или каким другим европейским властелином, или хотя бы с теми же Генуей и Венецией? Ответ может быть один: Тимур («Железный») — европейски образованный дворянин, прекрасно разбирающийся в международной политике, знающий даже такие тонкости, как особые отношения французов и генуэзцев Галаты. Вот в таком случае он мог вести тонкую и грамотную политическую игру, сговариваясь о податях с генуэзцами, о помощи флотом с греками, о торговых отношениях с Францией. А будь он действительно скотоводом из племени джагатаев, выросшим в безлюдной пустыне Средней Азии, то, пожалуй, не мог бы.

В самом деле! Европа, вместо того чтобы застыть в ужасе от нашествия очередных кочевников из глубин Азии (что она всегда делала, — вспомните жуткие сообщения о гуннах и прочих подобных), вдруг вступает с ними в переписку (да ведь они должны быть поголовно неграмотными! — но нет, им знакомы европейские языки), сговаривается о расчистке ТОРГОВЫХ ПУТЕЙ, — а где гарантия, что, разгромив более цивилизованных турок, кочевники займутся торговлей? Ведь в силу их меньшей цивилизованности у них и потребности меньше, какая уж там торговля! Скорее надо было бы поддержать турок против новых завоевателей.

Но происходит как раз обратное. И мало того, Тимур участвует в войне против своих союзников, турок. Дело в том, что всегда и везде интересы политики следуют за интересами торговли и прибыли. Своей экспансией турки надеялись подорвать державшееся на международной торговле благосостояние европейских вождей, но эта «палка» другим концом ударяла по благосостоянию Тимура, которое держалось на той же самой торговле.

Стоит обратить также внимание на то, что Тимура называют беком (тюркское слово) или эмиром (арабский эквивалент бека), и слово это означает князя-военачальника, но никак не императора. «Железный Хромец» (Тамерлан, Тимур-ланг), подобно тому, как это сделал барон Унгерн в XX веке, захватил власть на громадной территории, но для европейцев, знавших его место в дворянской иерархии, оставался лишь князем-военачальником.

В книге де Клавихо показателен и тот факт, что имена одних и тех же персонажей постоянно меняются в написании. Так, например, Едигей носит имена Едигуй, Еденгуй, Едегуй; Тимур — Таморлан иди Тамурбек; Тохтамыш назван Тарамих, Тетани, Тотамих, Керамих, Корамих, и так по многим другим персонажам. Баязид назван еще и Баязетом, Баязитом, Байязетом, Вайситом; последнее интересно потому, что только в греческом в читается и как русское «в», и как «б», и разночтения возникают лишь при переписке с письменного текста, а не с восприятия на слух.

Мог ли ошибаться автор в написании имен, если он очевидец того, что описывает? Нет, все указывает на то, что книга его — результат поздней обработки и сведения воедино многих разных текстов.

Тохтамыша называет он императором Тарталии, могущественным и доблестным человеком; Едигея — кавалером (вассалом) Тимура. Сам Тимур назван «великим синьором, убившим императора самаркандского и захватившим его земли, завоевателем всей земли Могальской», — а ведь мы именно это и утверждаем.

Тимур и Тохтамыш в Дешт-Кипчакии [60]

Зададимся вопросом: могла ли существовать общепринятая орфографии до изобретения книгопечатания Гутенбергом в те времена, когда все тексты выполнялись вручную?

Нет, только после открытия книгопечатания и могли возникнуть общеизвестные орфографические правила, однородно преподаваемые многими учителями. А общепринятыми эти правила могли стать только при государственном утверждении их. Припомним только условности французского и английского правописания. Какой сумасшедший учитель стал бы преподавать их, если б чувствовал себя вольным писать по своему слуху и произношению? Какой ученик не сбился бы с этих орфографий, если б ему не вдалбливали их годами упражнений?

До печатного периода, то есть до конца XV века, когда рукописи размножались разрозненными свободными переписчиками, никакой корректуры извне не могло быть, так же как и чьих-либо посторонних орфографических приказаний.

Все выше сказанное вполне применимо к арабской литературе. В Аравии даже в XIX веке не было ни одной типографии. В Турции первая появилась в 1701 году, в Египте в 1799, а в Персии (Иране) в 1851, тогда как в Лейдене (в Голландии), — говорят нам, — поэма «Чудеса предопределения Божия в судьбах Тимура-хана» Ибн-Араб-Шаха (сына Арабского шаха) была напечатана по-арабски Галиусом еще в 1663 году, и там же Монжероном в 1767–1772 годах сразу и по-арабски, и по-латыни.

Выходит, что это была первая печатная арабская книга. Что это значит? Это значит, что если в книге какого-нибудь старинного арабского летописца орфография тождественна с орфографией печатной книги «сына Арабского шаха», то все шансы за то, что не Араб-шах искал правила правописания у этих одиноких и никому неведомых переписчиков, а что авторы рукописей взяли орфографию из книги Ибн-Араб-шаха… опубликованной для широкой публики, как уже сказано, в XVII веке. Так что старинные арабские рукописи, повторяющие орфографию книги Ибн-Араб-Шаха, не могут быть написаны ранее второй половины XVII века.

Кроме того, у арабов титул и имя соединяются вместе. Что, например, сказали бы вы, если б увидели французский роман, озаглавленный «Tsarivan» или «Knasigor»? Сразу ли определили бы, что речь идет о русском царе Иване и князе Игоре, а не о каких-нибудь древнеперсидских воинах?

После такого предварения посмотрим на рукописные документы мусульманских историков о «монгольском иге».

О большинстве таких рукописей мы не имеем указаний, откуда и когда они попали в западноевропейские хранилища. Мы знаем только, что ни в Каире, ни в Багдаде и ни в каких западно-азиатских и африканских царствах не было никогда книгохранилищ, вплоть до середины XIX века. Доверять голословным сообщениям о том, что автор той или другой из этих рукописей жил «от такого-то до такого-то года» нет никаких оснований. Да и сами повествования часто заставляют современного образованного человека, не верящего в чудеса, только отмахиваться от них обеими руками.

Если же поинтересоваться, в каком году и на каком языке вышло первое печатное издание данного сочинения, то выяснится, что почти ни одна из изданных русским собирателем Тизенгаузеном арабских рукописей не была не только напечатана, но и переведена ни на один из европейских языков до самого Тизенгаузена, издавшего свои отрывочные русские переводы в 1884 году. А между тем рукописи в единственных на свете экземплярах находятся почти в каждом европейском музее, и притом большая часть из них представляет в основе своей переписки друг с друга, но не простые, а с вариантами, дополнениями или исключениями тех мест, которые, соответственно, нравилось или не нравилось копиисту. Это можно счесть за чудо, если только они не написаны в самой Европе!